Смерть стоит того,чтобы жить.А любовь стоит того,чтобы ждать.
А она была совершенна, от бога - леди;
Улыбалась как солнце, пела как соловей.
Он поймал её в день её совершеннолетья,
Покорил её, приманил на изгиб бровей.
Он любил её, как способен любить лишь нищий,
отдавался так, чтобы полностью, целиком -
он боялся, что когда-нибудь станет лишним,
что её унесёт каким-нибудь сквозняком.
Что однажды, проснувшись, она вдруг взовьётся птицей -
и исчезнет в какой-то немыслимой высоте;
а она не знала, чего это он боится,
и искала изъяны в собственной красоте.
День за днём она ему подавала ужин,
утыкалась в ключицу после холодным лбом.
Она думала: "Ну чего тебе ещё нужно? Я люблю тебя, неотёсанный дуболом".
Он любил её - и она отзывалась звоном, криком, смехом;вцеплялась в простыни, в рукава.
Он любил её - и боялся, что незаконно. Что он сам придумал себе на неё права.
Он желал её, как будто воды в пустыне, как желают тени жарким июльским днём;
он всё ждал, когда она наконец остынет и начнёт писать стихи свои не о нём.
И когда уже ей исполнилось дважды сорок,
и она была белее, чем первый снег,
он всё ждал, когда развеется старый морок.
А она смеялась. Её серебристый смех был таким же, как раньше, лёгким и невесомым,
с губ срывался - и звонкой россыпью падал в мир.
Он считал себя навечно в неё влюблённым,
а она всего-то хотела быть рядом с ним.
Улыбалась как солнце, пела как соловей.
Он поймал её в день её совершеннолетья,
Покорил её, приманил на изгиб бровей.
Он любил её, как способен любить лишь нищий,
отдавался так, чтобы полностью, целиком -
он боялся, что когда-нибудь станет лишним,
что её унесёт каким-нибудь сквозняком.
Что однажды, проснувшись, она вдруг взовьётся птицей -
и исчезнет в какой-то немыслимой высоте;
а она не знала, чего это он боится,
и искала изъяны в собственной красоте.
День за днём она ему подавала ужин,
утыкалась в ключицу после холодным лбом.
Она думала: "Ну чего тебе ещё нужно? Я люблю тебя, неотёсанный дуболом".
Он любил её - и она отзывалась звоном, криком, смехом;вцеплялась в простыни, в рукава.
Он любил её - и боялся, что незаконно. Что он сам придумал себе на неё права.
Он желал её, как будто воды в пустыне, как желают тени жарким июльским днём;
он всё ждал, когда она наконец остынет и начнёт писать стихи свои не о нём.
И когда уже ей исполнилось дважды сорок,
и она была белее, чем первый снег,
он всё ждал, когда развеется старый морок.
А она смеялась. Её серебристый смех был таким же, как раньше, лёгким и невесомым,
с губ срывался - и звонкой россыпью падал в мир.
Он считал себя навечно в неё влюблённым,
а она всего-то хотела быть рядом с ним.